Глава 1.

17 августа 1967 года
[А.Б.В. (зачеркнуто)] [А.П.В (зачеркнуто)] А.П.Б.В. Дамблдору от Т. М. Риддла
Заявление
Я многое видел и многого достиг с тех пор, когда я покинул Хогвартс. Я могу рассказать и показать студентам такое, чего они не услышат от любого другого волшебника. Я простой Темный Лорд, но любого PhD заткну за пояс. Я инициативен, обладаю лидерскими качествами, [хорошо владею Круциатусом (зачеркнуто)] имею подход к людям. За время своих странствий я накопил гигантский опыт по защите от темной магии [и особенно по ее использованию (зачеркнуто)]. Я экспериментировал, я расширил возможности магии, возможно, больше, чем кто-либо до меня. Таким образом, мои личные интересы полностью совпадают с общественными, и я прошу назначить меня преподавателем Защиты от Сил Зла.
Т. М. Риддл ака лорд Вольдеморт
P.S. Дамблдор, долго я еще буду писать этот бред? Все равно на эту зарплату вы больше никого не найдете. И не надо потом говорить, что я наложил на должность проклятие. Повысьте лучше ставку.

«Утвердить в должности профессора. Пожизненного найма пока не давать. Всучить классное руководство над пятым курсом. Дамблдор»

«Альбус, ты рехнулся? На пятом курсе старшая Блэк, она уже приходила ко мне с вопросом, когда у профессора Риддла начнутся отработки. А ты ставишь его классным руководителем. Мне скандал на факультете не нужен. Г. Слагхорн»

«Есть многое на свете, друг Гораций! Сила любви, например... И вообще, хочет править миром – пусть сначала с пятым курсом справится. А.Д.»

«Чертов теоретик! Тебя-то женская красота не трогает. Запиши везде, где только можно: я был против. Пойду прикинусь креслом. Г.С.»

1 сентября 1967 года
Здравствуйте, дети! Нет, я не поморщился, с чего вы взяли? Мне не приходилось бегать от алиментов, мистер Уизли. А вот вам, если я хоть что-то понимаю в пророчествах, от них сбежать не удастся. Звезды ясно говорят, что у вас будет не менее семи детей.
Кто-нибудь, приведите Молли Прюэтт в чувство. При чем тут мадам Помфри? Вы что, не знаете водного заклинания? Акваменти! Не надо тут мне отнекиваться, что это программа шестого курса. Пффф! Господа Крэбб и Гойл, похоже, заклинание уже выучили. Пять баллов со Слизерина. И да – акваменти! Я, между прочим, знаю осушающее заклинание, а вы двое, похоже, нет.
Переходим к теме урока. Да, я также известен как лорд Вольдеморт. Нет, мисс Блэк, в классе попрошу называть меня профессор Риддл. Мистер Уизли, я все слышал. К вашему сведению, мое общение с учениками не выходит за пределы класса. Пять баллов с Гриффиндора.
Протего! Импедимента! Мисс Прюэтт, будьте добры отпустить волосы мисс Блэк. Это низко. Она, между прочим, метнула в мистера Уизли очень интересным заклинанием. Поэтому с Гриффиндора пять баллов, а со Слизерина три. Итого... такое впечатление, что это у меня урок арифметики, а не у вас Защита от Сил Зла.
Итак, Защита от Сил Зла... Мисс Блэк, что значит «зачем от них защищаться, они такие милые?» Нет, вы не получите отработку, потому что мне все равно пока нечего вам поручить. Я еще чемоданы не распаковал. Нет, в этом мне помогать не надо. И баллы я с вас снимать не буду.
Мистер Малфой! Я слышал вашу похабную реплику. Десять баллов со Слизерина! Ой, вот не надо этого: «был под Империо, ничего не помню»! Для вас я сегодня найду работу. Приходите в девять вечера на кладбище.
Мистер Малфой, это что, взятка? Вы хотите вылететь из школы? Что значит «наймите человека»? Я вам назначил отработку, именно вам, а не банковскому счету вашего папочки. И ему привет. Сегодня в девять, мистер Малфой.
Мисс Блэк, не надо спрашивать у мистера Малфоя дорогу на кладбище.
Мисс Скиттер, что это вы пишете? Я еще ничего не начал рассказывать. Дайте сюда! О Мерлин! Да ничего этого не было! А это... это... Кру..! кругом марш! Без записки от декана не возвращайтесь! Вот, я ему сейчас напишу. И приложу ваше сочинение. Не беспокойтесь, порвать конверт вам не удастся. И десять баллов со Слизерина.
Тихо! Ничего интересного мисс Скиттер не написала. Что вы шумите, словно лорд Гриндельвальд из тюрьмы вышел? Нет, мисс Блэк, с ним я не встречался.
Мистер Уизли, мистер Малфой! Прекратите немедленно! По пять баллов с обоих. Как маленькие. Где там мое перо?
Послушайте, вы дадите мне сегодня провести урок, Аваду вам в глаз?!!

22 сентября 1967 года
Темная магия всегда привлекала меня стройностью и оригинальностью ее теоретической части. Проследить за тонкой нитью изящных преобразований, описывающих механизм и действие заклятия, дано не каждому, но знающие люди получают от этого истинное наслаждение. Если, разумеется, воображение не рисует им чересчур живые картины того, что стоит за всеми этими милыми формулами. Особо впечатлительных от этого даже тошнит, и таких не берут в Пожиратели.
На уроке на седьмом курсе я не мог отказать себе в удовольствии объяснить студентам, как на самом деле работает темная магия. Во время первой попытки я был просто счастлив: надо же, до чего хладнокровные и циничные дети мне попались. Просто душа моя на радостях развернулась и в ряд Тейлора на хоркруксы разложилась. На следующем занятии я пошел дальше и даже вывел характеристическую функцию Круциатуса. И только на третьем уроке я понял, что молчание моих ягнят объясняется отнюдь не их железными нервами, а их пустыми головами.
- Понятно ли вам, дети? – спросил я тоном, от которого Розье обычно ныряет под стол, а Долохов начинает окапываться. Некоторые из моих остолопов шумно сглотнули.
- Профессор, а можно пояснить на примере? – робко спросила с первой парты студентка Боунс. Я нехотя достал палочку и несколько раз постучал палочкой по преобразованию Фурье, написанному по доске, чтобы любому остолопу стало ясно, что это будет серьезная темная магия. Но благородное студенчество жаждало практических занятий, полагая, что так до него дойдет лучше.
Что я могу сказать о дальнейшем... На примере я, конечно, пояснил. Не знаю, стало ли им понятнее – никаких признаков этого, кроме падения в обморок нескольких кисейных барышень, я не заметил. Но меня после этого затаскали по инстанциям.
Сначала был педсовет, на котором я честно заявил, что я предупреждал студентов трижды и недвусмысленно указывал им на преобразование Фурье в выкладках. После чего они по-прежнему продолжали упрашивать меня показать все на примере. Как ни странно, первым мою сторону принял Флитвик, который назвал нас с Фурье хулиганами, но решительно заявил, что если кому невдомек, что бывает от преобразования Фурье, тот сам себе злобный баклан. Минерва, наверняка из вредности, пыталась нам возражать и даже утверждала, что старшеклассники могут не знать этого преобразования и его смысла, но мы ее застыдили. Тоже мне, не знать преобразования Фурье. Может, они еще и лемму Больцано-Вейерштрасса не знают? Тут даже Биннз согласился и подтвердил, что элементарнее леммы Больцано-Вейерштрасса могут быть только восстания гоблинов в четырнадцатом веке.
Так что со своими коллегами я объяснился удачно, и мы даже после этого выпили чая под разговоры о тупых студентах и о том, как правильно отказаться от лимонных долек. Дамблдор, по-моему, на последнюю тему обиделся, чем доставил мне удовольствие, которого я не испытывал со школы. Но через два дня ко мне прилетела министерская сова и принесла мне письмо, в котором меня требовали на ковер.
Я Темный Лорд. Я занимался темной магией со школьной скамьи и зашел по этой дороге так далеко, как никто до меня. Я видел многие ужасы мира и всю темную подоплеку его источников. Но только встретившись с министерскими работниками и заглянув в бездну их невежества, я понял, что такое настоящий ужас. Эти люди не просто не знали, что такое преобразование Фурье и лемма Больцано-Вейерштрасса. Они не знали даже, что такое производная и предельный переход. Они вообще ничего не знали, кроме своих инструкций. Если и после этого Минерва не согласится, что во имя высшего блага Министерство надо захватывать в ближайшее же время, я ее просто перестану уважать.
К моему удивлению, мои коллеги встали горой на мою защиту, так что за три дня слушаний мы с ними сдружились. Слагхорн даже отвел меня в сторону и спросил, воровато оглядываясь, как там задача о множественности хоркруксов. Я ответил с гордостью, что уже давно доказал гомотетичность характеристической функции для этого заклинания, и Слагхорн с уважением похлопал меня по плечу и сделал в сторону министерских работников неприличный жест.

Глава 3.

13 октября 1967 года
Итак, граждане бездельники-тунеядцы, мое мнение о ваших контрольных вы уже знаете. Я хотел их все оформить как вопиллеры, но посчитал это ниже своего достоинства. И не надо шептать друг другу, что я жестокий и бесчеловечный Темный Лорд. Я, между прочим, от ваших контрольных пережил экзистенциальный шок. Достаточно сказать, что название всех Непростительных Проклятий правильно написала только мисс Блэк. Мисс Блэк, объясните, пожалуйста, этим бабуинам, как пишется Круциатус. Протего! Мисс Блэк, я просил продиктовать по буквам, а не пытаться применить проклятие к мисс Скиттер. Вы в курсе, что за него обещает Уголовный Кодекс? Ну вот видите, вы знаете. Зачем же вы мне написали в контрольной две страницы про то, что вы с этим не согласны, но нигде не упомянули, что же все-таки написано в УК? Это очень плохо, что вы не согласны, мисс Блэк! Да, я действительно так думаю. Да, вы нарвались на отработку. Пожалуйста, не светитесь как огонь святого Эльма.
Отдельное спасибо всем праведникам и праведницам, которые сообщили мне, что основным свойством Непростительных Проклятий является то, что они непростительны, а также мерзки, ужасны, отвратительны и недушеспасительны. Я плакал, бил земные поклоны и сгрыз собственную палочку, чтоб чего не вышло. Учтите, если кто-то рассчитывает в конце семестра откосить от практической части экзамена по религиозным убеждениям, то этот номер у вас не прохезает, как говорят трансильванские оборотни.
Да ну? ... Ну надо же! ... Что вы говорите! .... Мисс Прюэтт, спасибо за прочувствованную речь. Я посмотрю, куда денется ваш пацифизм, если какая-нибудь, как вы выражаетесь, «заблудшая душа», допустим, убьет вашего ребенка.
Теперь о Патронусе. Я категорически не согласен, что его создает магия любви. Во-первых, таковой не существует. Да, мистер Уизли, в этом вопросе я расхожусь с директором Дамблдором. Не советую вам испытывать его так называемую магию любви на себе. Во-вторых, я полагаю, что вы все слишком обобщаете свой личный опыт. Это простительно, учитывая ваш возраст. Разумеется, ваши воспоминания, которые помогают вам вызвать Патронус, связаны с родителями или первой влюбленностью. Но поверьте, вы станете старше. И поймете, что Патронус рождается от многих воспоминаний, не связанных с любовью. Какое воспоминание использую я? Мисс Скиттер, это бестактный вопрос. Вернемся к нашим дементорам.

17 октября 1967 года
Вот так-то лучше. Я хотел было отчаяться в своих преподавательских талантах и признать, что эти бездари так и закончат школу, не умея отличить дракла от загрыбаста, но мне пришла благодатная идея устроить тайные занятия. Темнота, факелы, старое романтическое название – «Вальпургиевы рыцари», ощущение запретности. Тут-то преподавание у меня пошло. У детей загорелись глаза, а кисель в головах затвердел и превратился в мозги. Никаких драк, никаких разговоров. Даже Малфой перестал лениться. Старшая Блэк... теперь я точно знаю, о чем она думает, когда вызывает Патронуса.
С запретностью материала, правда, была некоторая заминка. Молодежь рвется к практике, а я хоть и Темный Лорд, но у меня все-таки не девять жизней, а немного поменьше. Поэтому настоящей темной магии я их учить не стал. Просто перелистнул несколько глав в учебнике.
Одно плохо: у меня и так 12 пар в неделю, а теперь еще тайные занятия по одной паре через вечер: для старших, для младших и для святош с Гриффиндора. Их я пока держу отдельно, потому что Малфой постоянно дерется с Уизли, а старшая Блэк с Прюэтт.
А еще ко мне вчера подошла парочка с седьмого курса. Они, видите ли, готовятся в аврорат и ужасно боятся экзамена. И, в общем, не могли бы вы, пожалуйста, уважаемый профессор Риддл... хуже вас нет, это все знают... то есть лучше в черной магии, мы хотели сказать... И что мне было делать? С одной стороны, свои люди в аврорате, с другой – планы относительно раскрытия всех тайн Хогвартса и подготовки к захвату власти с такой аудиторной нагрузкой пришлось отложить. Вот своих выпущу, тогда, может быть...
Я сказал «вот выпущу своих»? Я это сказал? Заавадьте меня кто-нибудь срочно. А, черт, все равно не поможет, у меня же хоркруксы.

26 октября 1967 года
Пятый курс, Гриффиндор плюс Слизерин, – это, конечно, уникальный урок. Вынос мозга с одного удара. Но если бы это было все.
Например, четвертый курс, Слизерин плюс Равенкло – это тоже тот еще подарок. Каждая перемена начинается с того, что Рабастан Лестранж наигрывает на гитаре матерные частушки. Конечно, он их не напевает, так что формально баллы снять не за что. Но я же легилимент, и меня всякий раз разбирает неуместный и несолидный смех. Рабастан косит на меня хитрым глазом и наигрывает дальше. Я делаю вид, что не понимаю его намеков: я просто легилимент, а частушек этих не знаю. Хотя теперь знаю, конечно.
На уроке за Лестранжем сидят средняя Блэк и грязнокровка Тэд Тонкс с Равенкло. У них начинается роман. Я смотрю на них строгим и осуждающим взглядом, а они только сильнее улыбаются и берутся под партой за руки. Надо будет поговорить со средней Блэк, чтобы она прекратила этот позор. Вот на следующей неделе приедет Долохов, я поставлю его вечером на замену, и накручу средней Блэк хвоста. Пора ей понять, что союзы чистокровных и магглов не приводят ни к чему хорошему.
Равенкло – это отдельная песня. Очень старательные, начитанные ребята. Сдают прекрасные письменные работы. Бросишь, скажем, к загрыбасту – столь же глубокомысленно пускают пузыри. Сколько я их из-под воды вытащил.... Мне, наверно, вся непрощенка на сто лет вперед списалась.
А на первом курсе Хаффлпаффа есть замечательный мальчуган Квирнус Квирелл. Задумчивый флегматичный мальчик. Меня он за что-то любит. Подходит так иногда в коридоре и говорит: «Дядя Том, а знаешь что?» «Нет, - отвечаю, - не знаю. Я же тебе в голову влезть не могу. И начни, наконец, называть меня профессор Риддл». Юный философ стоит, покусывая ноготь, а потом изрекает: «Дядь Том, а я бы хотел быть таким, как ты». Или еще что-нибудь такое же смешное и масштабное.
Кстати, иногда, когда он сидит один, он плачет. По-моему, у него какие-то проблемы в семье. Ну ничего, я к ним зайду в гости на Хэллоуин, зачищу ситуацию.

7 ноября 1967 года
Долохов выдержал только три занятия, а после четвертого напился в хлам и ввалился на ночь глядя ко мне. Он рыдал и сморкался в мою мантию. По его мнению, с таким противником нам никогда не победить. А с такими соратниками – тем более.
Не понимаю, что его так расстроило. Ну получил несколько раз отскочившим Ступефаем. Так смотреть за детьми надо, а не крыс в Тайной Комнате считать. Ну да, Крэбб и Гойл его разыграли, изобразив в темном коридоре двух троллей. Скиттер написала про него в стенгазете такую пафосную дурь, что стыдно читать, а в довершение всего он вызвал Амелию Боунс с седьмого курса отвечать теорию. Говорит, когда она дошла до санкций за хранение темномагических артефактов, он почувствовал себя как на скамье подсудимых. Далеко пойдет девушка.
Чтобы он не ныл, пригласил его посидеть на моем любимом уроке у пятого курса. После урока он встал передо мной на одно колено и торжественно провозгласил: «Лорд Вольдеморт, вы величайший из живущих магов!» Приятно, черт возьми. А то от этих оглоедов разве доброе слово когда услышишь. Одна старшая Блэк анонимные открытки присылает. А приносит их сова, у которой на лапе золотое кольцо с гербом дома Блэков.
Да, кстати: малыш Квирелл просто хотел новую метлу и щенка бульдога, а получал только ругань отца-маггла. Но мне удалось-таки пробудить в папаше родительский инстинкт. Он пару дней был при смерти, но потом поправился и вроде бы щенка уже купил. Так что теперь в семье у Квиреллов мир. А метлу я купил Квирнусу сам.

Глава 5.

16 января 1968 года
Сегодня я пришел на урок в хорошем настроении и решил поделиться им со своим курсом, пообещав пять баллов тому, кто ответит на вопрос, какое контрзаклятие блокирует Аваду. И настроение у меня резко попозло вниз, потому что ответом мне было напряженное молчание.
- Ну же, - сказал я добродушно. – Это простой вопрос. Вы это знаете.
Аудитория продолжала молчать. Старшая Блэк листала под партой запрещенную книгу по Темной магии, которую я ей давно запретил носить в школу, но безрезультатно. Малфой приготовился за мной записывать.
- Можно ли вообще блокировать Аваду заклятием? – задал я риторический вопрос.
- Раз вы спрашиваете, то можно, - наконец пробасил Гойл с задней парты.
Честно говоря, будучи студентом, я частенько бесился от лекций, на которых профессор рассказывает сказки, не подкрепляя их выкладками и рассуждениями, и постоянно повторяет прописные истины. Например, что Аваду нельзя заблокировать заклятием, и поэтому от нее можно либо увернуться, либо защититься каким-то предметом.
Когда я начал читать лекции, я сделал все по-другому. В конце концов, о том, что Аваду нельзя блокировать контрзаклятием, известно каждому идиоту. Для очистки совести я пару раз упомянул это в начале курса, и перешел к более интересным и нужным вещам. Я рассказал о трансфигурации воздуха, незаменимой в бою, но не изучаемой в Хогвартсе, потому что "это слишком сложно для студентов". После двухнедельной ожесточенной войны с глупостью, во время которой я в первый раз заподозрил, что есть на свете вещи, с которыми я совладать не в силах, например, тупость Крэбба и Гойла, студенты наконец научились творить себе приемлемые щиты. Я угрохал кучу времени, делая то, что должна была делать Минерва, разругался с ней в пух и прах (Дамблдор потом вызывал нас к себе, чтобы накормить лимонными дольками и помирить, и мы все-таки помирились на том, что, синхронно озверев, треснули его Обливейтом и сбежали из кабинета директора как на третьем курсе), но теперь я по крайней мере спокоен насчет того, что в случае чего моих детей не перебьют в первой стычке.
От щитов, чтобы эти неучи не творили себе золотые или фарфоровые, я перешел к импульсу Авады и авадопроводимости материалов. Это было еще более кошмарно: мы решали одну элементарную задачу целый урок, от чтения ерунды в их домашках я испытывал приступы ужаса и бешенства попеременно, я метался вдоль доски, размахивая маггловским учебником по физике и по десять раз на урок поминал закон Ома, который является частным случаем закона Фламеля-Хунты. Я отказался от идеи рассказать им о новом разделе магии, который изучает отклонения при аппарировании как функцию от магической энергии окружающего пространства, хотя в бою хорошо бы аппарировать точно куда надо, с учетом всего того, что в тебя летит. Но оптимальную плотность и проводимость щита мы все-таки вывели, и на экзамене у большинства получились и правильные щиты, и доказательство их оптимальности.
И теперь, после всех этих мучений, двадцать великовозрастных остолопов не могут мне ответить, что Аваду блокировать контрзаклинанием нельзя. Разумеется, рука моя сразу потянулась к нагану, то есть к волшебной палочке.
- Помните ли вы, - спросил я уже зловеще, - как мы создавали щиты, защищающие от Авады?
Аудитория заметно оживилась, и в глазах у всех отразился ужас от мысли, что профессор Риддл сейчас перейдет к практическим занятиям – в конце того семестра я неплохо их припугнул, пригрозив, что щиты на экзамене они будут держать сами, а я буду швыряться по ним Авадами, чтобы произошел естественный отбор. Разумеется, на экзамене щиты мы вешали на стену, но с перепугу все выучили предмет, а Уизли так даже узнал от меня все подробности про естественный отбор, теорию Дарвина и шестоднев.
- Так какого ж черта мы бы валандались со всем этим полтора месяца, если бы было заклинание, способное заменить щит? – взревел я так, что в Тайной Комнате было слышно. – От Авады нет никакого контрзаклятия, слышите! Никакого! Запомните это раз и навсегда, если вам это не очевидно из характеристической функции! Да черт вас возьми! – я сотворил полдюжины пауков и показательно их расстрелял. – Я дважды говорил это в начале прошлого семестра! Что мне, каждый урок с Авады начинать, извините за каламбур?!
Аудитория порядком струхнула. Честное слово, если бы какой балбес заикнулся про магию любви, которая якобы блокирует Аваду, как говорит Дамблдор, который уже который десяток лет не может ни доказать существование этой магии формально, ни набрать экспериментальный материал – если бы кто только заикнулся, я бы заавадил его на месте. Но то, что Дамблдор еретик и шарлатан, мои ребята все-таки уже запомнили.
- Я был под Империо... – невпопад брякнул Малфой, но стушевался и полез под парту. Уизли и Прюэтт стали пихать сидящую впереди Блэк, чтобы она их выручала, - весь прошлый семестр они с Блэк попеременно спасали друг друга от моего гнева, вовремя задавая провокационные вопросы, и у них установились подчеркнуто холодные, но в общем-то дружеские отношения.
- Профессор, - наконец подняла руку старшая Блэк, пошуршав своей книжкой под партой, - а какие модификации Круциатуса пробивают Протего?
Вот ведь умница девочка! Я именно об этом и хотел сегодня поговорить, пока они меня не расстроили. Легилиментит она меня, что ли? А хорошо бы, действительно, заняться чем-нибудь забавным: например, заставить Прюэтт защищать лабораторных мышей, которых я буду, несмотря на ее защиту, безжалостно мучить. Хотя я Прюэтт и так напугал.
- Ладно, - сказал я, вздохнув. – Мисс Блэк, идите сюда. Будем с вами мучить мышей, а потом меня... когда вы, - я обвел взглядом класс, - опять будете по несколько дней одно заклинание разучивать.

6 февраля 1968 года
Я по-прежнему не понимаю, почему на мои консультации являются только лучшие студенты курса, а балбесы и двоечники не приходят даже на уроки, хотя постепенно я начал к этому привыкать. Сегодня консультация должна была выдаться спокойной: домашку все сдали два дня назад, до контрольной еще месяц. Разве что Тонкс зайдет с интересной задачкой или старшая Блэк ... ну просто зайдет. Я поставил чайник (маггловская, а скорее скитальческая привычка, никак не могу отучиться), раскрыл старый фолиант, на который я давно точил зуб, развернул пергамент и бодро выписал условия первого порядка. Но продифференцировать неявную функцию я не успел, потому что...
- Здравствуйте, профессор Риддл, - услышал я дрожащий голосок за своей спиной.
- Здравствуйте, мисс Джоркинс, - сказал я более-менее любезно. – Давно хотел вас повидать.
Берта Джоркинс робко вошла в мой кабинет, пряча за спиной расцарапанные и испачканные в земле ладони. На квиддичном-то поле она сорвиголова, а как дойдет до дела, куда только ее смелость пропадает. Да, профессора боится тот, чья совесть нечиста... А на совести у Джоркинс были такие домашки, что я просто подвывал от жути.
- Вы что-то хотели спросить? – предположил я, после того как Джоркинс просидела на краешке стула пять минут.
- За-за-за, - пролепетала Джоркинс, но потом вдохнула и выпалила: - Я забыла заклинание против бокара, профессор!
- Против боггарта, - устало поправил я. – Ну как же вы его забыли?
- Я... я... – снова замямлила Джоркинс, и у меня создалось паршивое чувство, что она сейчас будет реветь, - у меня плохая память, сэр.
- Джоркинс, память здесь ни при чем, - сказал я и взял в руки мел. – Представьте себе боггарта как N-мерную сферу в вакууме. Затем положите N равным трем. Теперь представьте, что магический вектор силы натяжения...
В этот момент за моей спиной раздались сдавленные рыдания.
Некоторое время я довольно тупо постоял у доски, не совсем представляя себе, что делать в такой ситуации. Сердце мое боролось с рассудком, как у флоберовской дурочки на букву Б. Рассудок, после некоторого размышления, подсказывал, что стоило бы оставить Джоркинс в классе и сматываться подальше. А мое прекрасное сердце, из-за которого у меня даже Авада в мышонка на позапрошлой неделе сорвалась, да так, что чуть в меня не отскочила, мое сердце властно повелевало мне утешить ребенка.
- Джоркинс, прекратите, - наконец произнес я и протянул ей свой платок. – Немедленно перестаньте реветь!
Джоркинс робко взяла мой платок, лишь немного приподняв голову от парты, и начала комкать его в руке, тут же его безбожно испачкав. Я сотворил из пергамента новый платок, поднял Джоркинс на ноги, высморкал ее и отчистил наконец ее руки.
- Ну полно вам, Берта, - сказал я, садясь рядом с ней за парту. – Успокойтесь. Вы знаете больше, чем думаете, как легилимент вам говорю. И если вы что-то забыли, это всегда можно вывести. Давайте начнем с вами заново. Вот я сейчас нарисую сферу, - я призвал со стола очередной лист пергамента, и нарисовал под условиями первого порядка для задачи, которую я начал решать, три оси координат.
- Профессор, не мучайте меня, - упавшим голосом попросила Джоркинс, взглянув на условия первого порядка.
- Ну кто же вас мучает, - вздохнул я, постепенно проникаясь жалостью к самому себе. – Не хотите сферу, давайте возьмем бладжер, - я трансфигурировал стул из соседнего ряда в бладжер и положил его на парту перед Джоркинс.
- Вы играли в квиддич, профессор? – совершенно ни к чему спросила Джоркинс.
- Нет, - отрезал я и потер голову в том месте, по которому мне на третьем курсе съездили битой. – Теперь представьте, что бладжер это боггарт. Он еще не имеет формы, но он чувствует магию, исходящую из вас, - я хотел было снова помянуть вектор силы, но вовремя спохватился и трансфигурировал указку в квиддичную биту. Джоркинс уже смотрела на меня осмысленным и даже заинтересованным взглядом.
- Это ваша магия, - сказал я, подкинув в руке дубину и постепенно понимая комичность ситуации. – Это боггарт, - я приложил биту к бладжеру, изображая касательную. – Теперь наша задача – сменить угол.
Мы промаялись с битами вместо векторов битый час, за который я успел сотворить два комплекта квиддичного инвентаря, но когда я наконец с опаской притащил из лаборантской боггарта, меня ждал приятный сюрприз: Джоркинс невербалкой развеяла его в прах со второй попытки. Вот что значит фундаментально подойти к вопросу! От радости я даже потрепал Джоркинс по ее невозможной мальчишеской стрижке, рассудив, что прическу я ей не испорчу из-за отсутствия таковой. Джоркинс весело глянула на меня и убежала в лаборантскую, где тут же что-то разбила и выволокла оттуда мой недельный запас боггартов. Я позволил ей репрессировать еще полдюжины диковинных насекомых, но потом все же отобрал у нее оставшихся боггартов и загнал их в шкаф.
- Спасибо, профессор! – крикнула Джоркинс, потянула из-под парты свой портфель и сшибла им чернильницу. Я подумал, что веселая Джоркинс кое в чем похуже плачущей, и улыбнулся. – У меня сегодня даже боггарт изменился.
- Мнээ? – ответил я, начиная перебирать пергаменты на своем столе в попытке найти тот, на котором я начал решать задачу полтора часа назад. – А был?
- На вас был немного похож, - шепнула мне Джоркинс на ухо, подскочив ко мне, потом клюнула меня в щеку, хихикнула и убежала.

Глава 7.

13 марта 1968 года
По-моему, я все-таки подобрал ключик к Артуру Уизли, чье обучение математике уже начало казаться мне безнадежным. Началось все с того, что Рабастан порвал половину струн во имя святого Валентина, и даже сам за ними пошел, но я все же выловил его под Шеффилдом и пообещал привезти их в следующий раз из Лондона, если я до тех пор не оторву ему башку. Так я и забрел в маггловские районы, где не удержался и завернул к букинисту, а букинист, узнав о том, что у меня есть глупо дитятко, нашел для меня биографию Блеза Паскаля с элементами математики. А сам я нашел для себя парижское издание Леконта де Лиля - кое в чем магглы все же преуспели, в силу чисто статистических закономерностей. Нельзя не заметить кстати, что в матстатистике они тоже преуспели...
Как бы то ни было, когда три недели назад Уизли дочитал до комбинаторики, в нем что-то щелкнуло, и он впервые по собственному почину пришел ко мне за книгой по математике. Я испробовал на нем новый учебник Кнута-Паташника по дискмату, и результаты были самые впечатляющие. Но как следует порадоваться я не успел, потому что Уизли пошел путем Паскаля не только в комбинаторике.
Прошлым утром меня разбудил мерный глухой стук: домовые эльфы прибыли в мою комнату без приглашения и долбились головами в стену, выражая таким образом свое глубокое сожаление о том, что им придется сейчас меня разбудить. Из рассказа ушастых уродцев я выяснил, что мой ученик Артур Уизли совершил акт вандализма над часами в гриффиндорской гостиной и собрал из их деталей диковинный агрегат.
Когда я прибыл в гриффиндорскую гостиную, Уизли крутил ручку своего кассового аппарата, демонстрируя, как машина умеет складывать числа без помощи магии. Ну или почти без помощи, потому что я-то сразу увидел, что держится она на честном слове и нескольких заклинаниях. Кто так строит!
В гостиной Гриффиндора царил восторг, оживление и магглофильские настроения. Я даже хотел в сердцах разнести машину вдребезги, но пожалел Уизли и себя: страшно подумать, что нам обоим пришлось бы пережить, если бы его интерес к математике снова угас. Поэтому я собрался с мыслями и двумя взмахами палочки (и незаметным движением отвертки) научил машину решать квадратные уравнения, в доказательство превосходства магов. Я даже начал прикидывать, как заставить машину решать уравнения третьей степени и неосмотрительно почесал отверткой в затылке, когда в гостиную вломились Минерва и чертов Дамблдор.
За последние тридцать лет я немного утратил навык хитрить и изворачиваться, но все равно довольно бойко и правдоподобно свалил создание машины на Уизли, а маггловскую литературу в школе на происки иностранных разведок. Хотя, будучи застуканным рядом с чертовым калькулятором на коленях и с отверткой в руке, отвести от себя все подозрения невозможно.
Но я отомщен: из разговора о счетной машине я понял, что Дамблдор не умеет решать квадратные уравнения! Тоже мне: «магия любви, магия любви!» Шарлатан и невежда! Разумеется, я случайно проговорился об этом Скиттер, и уже сегодня смог сполна насладиться новым выпуском стенгазеты и выражением лица Дамблдора. Думаю, он меня ненавидит.

14 апреля 1968 года
Мне всегда нравились окрестности Хогвартса. Приятно порой посмотреть из окна на леса и горную гряду за ними или подняться осенним вечером на Астрономическую башню, сняв со студентов десяточка два баллов по дороге. Но с самого приезда в Хогвартс я чувствовал, что эти красоты мне когда-нибудь выйдут боком.
Вчера вечером мы недосчитались пятерых студентов. Погода стояла хорошая, и я предложил коллегам подождать до полуночи, рассчитывая на то, что нагуляются и вернутся. Но ровно в полночь меня подняла Минерва с известием о том, что студенты так и не вернулись.
Заклинания, прочесывание Запретного леса, разговоры с кентаврами и русалками ничего не дали. К утру ситуация стала серьезно пахнуть керосином. Авроров Дамблдор вызывать отказался. Минерва носилась по всей территории школы как угорелая. Хагрид наступил мне на ногу. Словом, ночка задалась.
Утром трое студентов вернулись, и тут начался самый цирк, потому что оказалось, что эти остолопы ходили в лес за Хогсмидом, то есть, на минуточку, самый что ни на есть маггловский лес в предгорье, где нет ни кентавров, ни Хагридовых тварей и где и от Хагрида маловато толка. Горы, разумеется, (надо рассказать студентам про законы оптики) оказались намного дальше, чем кажется, в ночном лесу у студентов хватило ума разделиться в поисках места для ночевки... О том, что наши выдающиеся путешественники пошли в поход в школьных мантиях, о возможной реакции магглов, вероятной огласке и прочем можно не упоминать.
На дворе стояла суббота. Светило солнце, температура была божеской. Я предложил коллегам пойти отоспаться несколько часов. Разумеется, Минерва тут же назвала меня бездушным, бессердечным, жестоким, в общем, учитывая то, что я Темный Лорд, рассыпалась в комплиментах. Выходить на помощь заблудившимся студентам, по ее мнению, следовало немедленно.
Я собрался довольно быстро – сказался опыт албанских путешествий. Через пятнадцать минут я уже был у ворот школы, где собирались преподаватели. Скажем так – я посмеялся, они удивились.
Дамблдор прибыл к месту сбора с метлой – он собирался прочесывать лиственный лес с воздуха. Хотя за сам вид Дамблдора на метле и с бородой наперевес можно смело отдать полжизни. А вторую половину можно не сомневаясь отдать за то, чтобы понаблюдать, как Минерва и Синистра будут продираться через подлесок в дорожных мантиях. Спасатели, пращур мой Салазар.
Я из всей нашей экспедиции был единственным, кто нормально оделся. Ботинки, куртка, рюкзак, острый посох. Хорошо, что студентам не пришло в голову штурмовать вершины, а то пришлось бы тащить еще ледоруб, обвязку и карабины. Весна в горах – время коварное: один неверный шаг – и с магией-то еле зарубишься.
Минерва узнала меня не сразу. Чарити улыбнулась мне с каким-то заговорщицким видом, словно она окончательно и бесповоротно уличила меня в магглофильстве. Флитвик подошел и с интересом подергал меня за рюкзак, как если бы он рос у меня прямо из спины. Я коснулся палочки и взмыл в воздух, заметив, что Дамблдор собирается сказать какую-то гадость.
Спасы начались с ожидаемым уровнем анекдотичности и идиотства. Я приземлился в ельнике и довольно бодро вышел в лиственную часть леса. Сначала я помахивал палочкой и разносил перед собой бурелом и подлесок, но вскоре махнул рукой и пошел как магглы. К счастью, вскоре я вышел на тропу и решил держаться ее. Дамблдор летел где-то над ветвями, тщетно пытаясь разглядеть что-то внизу, переживал и непечатно выражался, словно забыв, что мы, вообще-то, ищем студентов. Сзади сквозь лес с хрустом ломился медведь и иногда вскрикивал голосом Минервы. За остальными я не наблюдал, потому что мы договорились в случае чего посылать патронусов, а в случае чего с Хагридом он должен был просто кричать, что еще и эффективнее.
По дороге я старался размышлять то о приятном, то о полезном. Полезными были мысли о том, как использовать магию для поисковых и спасательных работ, чтобы впредь не лезть не выспавшись через бурелом. А приятными были мысли, как бы разнести к чертям весь этот лес вместе с двумя идиототуристами, Дамблдором и пятком магглов. На второй вопрос я ответ знал. Над первым как-то раньше не задумывался, а зря.
Через час я понял, что ответа на первый вопрос я сегодня не найду. Хоменум Ревелио перестало показывать даже коллег, хотя я ушел не так уж далеко. В принципе, это было ожидаемо: я всегда рассчитывал только на себя, и сегодня тоже вышел с пониманием того, что иду искать студентов один. Магия сейчас была бесполезна. Человек и лес, один на один. Хорошо.
Я пытался понять, куда идут заблудившиеся. Представить их логику. Напасть по маггловским приметам на их след. Поиски стали моей единственной целью, как во время одиноких странствий целью становился перевал или небольшое горное село. Я пытался прислушиваться – то ли к стихийной магии, то ли к сердцу, - иногда сворачивал с тропы, искал хоть какие-то следы. А потом я нашел свежее костровище.